А если там, под сердцем – лёд, то почему так больно жжёт?
В голове вертится, набивая оскомину, приевшееся: "До кровати я иду волчьими тропами, через терновник, царапая руки и лицо, огибая охотничьи капканы. Прихожу, а спать то уже не хочется". Завалившись на кровать в половине четвертого утра и обняв я подушку я думаю - тоже до оскомины - что счастье есть, и жизнь имеет смысл.
Я заметил, что каждый человек, которого я люблю или любил когда-то, имеет между миром и собой будто бы стену из ваты, заглушающую внешний шум и меня, как тоже своеобразный источник шума. Я, впрочем, не расстроен. Я тоже не люблю шум.
По ночам я, наконец, добираюсь до своей тишины. И слушаю. Лучше всего на свете я умею слушать, больше всего на свете я хочу слушать, но как-то пока не слишком получается.
Я заметил, что каждый человек, которого я люблю или любил когда-то, имеет между миром и собой будто бы стену из ваты, заглушающую внешний шум и меня, как тоже своеобразный источник шума. Я, впрочем, не расстроен. Я тоже не люблю шум.
По ночам я, наконец, добираюсь до своей тишины. И слушаю. Лучше всего на свете я умею слушать, больше всего на свете я хочу слушать, но как-то пока не слишком получается.